Поколению 1970‑1976 годов рождения, такому многообещающему
и такому перспективному. Чей старт был столь ярок и чья жизнь была столь
бездарно растрачена. Да упокоятся с миром наши мечты о счастливом будущем, где
все должно было быть иначе... R.I.P.
...Я не могу позволить себе, чтобы в моей машине на заднем
сиденье валялась книга с названием «Комбат атакует» или «Спецназ выходит на
связь». Я не смотрю «Бригаду», не люблю русский рок, у меня нет компакт‑диска
Сереги с «Черным бумером». Я читаю Уэльбека, Эллиса, смотрю старое кино с
Марлен Дитрих. И свои первые деньги я потратил не на «бэху» четырехлетнюю, как
у пацанов, а на поездку в Париж.
И меня распирает от нежности и романтики ситуации, и мне
хорошо, как в детстве, когда мама укрывала меня, спящего, одеялом. И мне
кажется, что весы качнулись. И та их чаша, наполненная кусочками хорошего,
осколками, покоящимися где‑то в глубине меня, пошла вниз, перевесив все мои
гадости, казавшиеся до сегодняшней ночи доминантами. Или все это мне только
кажется?
Сергей Минаев
Духless: Повесть о ненастоящем человеке
Посвящается Юлии Лащининой
Спасибо моим друзьям, без участия которых эта книга не
увидела бы свет, — Игорю Бухарову, Константину Рыкову, Виталию Нотову
Какие ценности из тех, в которые свято верили наши деды,
можно было теперь воспринимать всерьез? Патриотизм, религия, империя, семья,
святыня брака, чинная солидарность, продолжение рода, воспитание, честь,
дисциплина — теперь каждый в мгновение ока мог поставить все это под сомнение.
Но к чему приходишь, отвергнув такие непреложности?…
Дж. Оруэлл
Жить стало лучше, товарищи! Жить стало веселее!
И.В. Сталин
IN MEMORY OF OUR SWEET DREAMS
Поколению 1970‑1976 годов рождения, такому многообещающему и
такому перспективному. Чей старт был столь ярок и чья жизнь была столь бездарно
растрачена. Да упокоятся с миром наши мечты о счастливом будущем, где все
должно было быть иначе… R.I.P.
ACHTUNG, BABY!
Все совпадения с реально живущими персонажами, фактами и
явлениями случайны. Все события и герои, вся мерзость и ужасы описанного
общества выдуманы автором. Ибо реальность еще более омерзительна и ужасна…
Все начинается здесь, в Москве. Я сижу со своим знакомым
Тимуром, одним из тех знакомых, которых все по привычке называют друзьями,
хотя, конечно, никакие они не друзья, а просто люди, которым ты звонишь, когда
тебе нечем занять вечер и нужен собутыльник, чтобы просадить в кабаке очередную
пару сотен.
Мы сидим в «Vogue Cafe», в котором (как известно из московской
тусовки) плохая кухня, проблемы с паркингом, хамоватый персонал и вечные толпы
у барной стойки. Несмотря на всю кучу сказанных об этом ресторане гадостей, он
продолжает оставаться одним из самых популярных московских заведений. Видимо,
тусовка ловит от нахождения в нем особый, сродни мазохистскому, кайф, если
терпит все эти ужасы, сравнимые, безусловно, только с присутствием в нацистском
концлагере. В те моменты, когда очередной московский тусовщик с именем Мигель
или Дэн, отчаянно жестикулируя, рассказывает тебе очередную историю о том, как
его обхамили в «Vogue», а после того, как он попытался поставить на место
официанта, еще и специально «отравили дорадой», и при этом сравнивает сей
ресторан с «этим… ну, ты понял… концлагерем… как его… Муратау, по‑моему», —
ты понимаешь, что, во‑первых, этот придурок, который в школе не смог запомнить
название Дахау, никакой не Мигель и не Дэн, а Миша или Денис и историю эту он
так же придумал или своровал со страниц псевдомодного журнала, как и свое
дурацкое имя‑погоняло. А еще ты понимаешь (и в этот момент испытываешь
благоговение до пяток, кое испытывали туземцы при виде кораблей испанских
конкистадоров, приплывших выкачивать их золото), понимаешь, как на самом деле
велик ресторатор Аркадий Новиков, построивший империю заведений для подобных
людей.
Итак, мы сидим в «Vogue». Оба достаточно сильно пьяные. Я
только что закончил рассказывать Тимуру идею постройки грязной пивной, с
разбавленным пивом и пересушенной воблой, со всеми этими отвратительными
совковыми запахами блевоты и разлитого по полу алкоголя. Этакой реанимации
центра досуга пэтэушников и слесарей в районе Текстильщиков, в году так 1983‑м.
Идея была в том, что если проект откроет Аркаша, то все эти расфуфыренные
мудаки будут бронировать там столики за неделю, чтобы платить баснословные
счета за диссонанс между собственным «майбахом» и толстой официанткой в грязном
переднике, подающей им плесневелые сосиски. И самое веселое в этом, что от
плесневелых сосисок их будет переть в несколько раз круче, чем от собственного
лимузина за несколько сотен тысяч евро. Они их будут жрать, нахваливать и
рекомендовать друзьям. А ресторанные критики зайдутся в щенячьем визге в своих
статьях о «новом ресторане Аркадия Новикова с интересным, авторским подходом к
кухне». Сойдясь на том, что будет «биток» и «мега», мы выпили еще по сто виски,
и я впал в традиционное для себя состояние пустоты, когда вечер завершен, тебе
снова жутко скучно и единственным желанием остается, чтобы твой собеседник
молчал.
Как всегда, в такие моменты у собеседника открывается
желание сказать тебе что‑то очень важное. Тимур наклоняется вплотную к моему
уху — так, что я начинаю ощущать из его рта запах алкоголя, пасты с томатами и
сигаретного дыма, смешанного с вонью кариеса. Я пытаюсь чуть отстраниться, но
этот пьяный дурак опять придвигается и шепотом, который можно расслышать на
улице, предлагает мне вписаться в проект разведения рыб атлантических пород в
Подмосковье. Понимая, что «музыку не остановить», я делаю вид, что мне
охуительно интересно, и говорю, что, конечно, хочу в одночасье стать рыбным
олигархом, особенно с таким умным партнером, как Тимур, который все сам
рассчитал. А требуемые от меня вложения в 300 000 долларов у меня, конечно же
(ради такого проекта!), найдутся (как, впрочем, и у него). Я слушаю весь этот
бесперспективняк и, чтобы вконец не окосеть, рассматриваю окружающих нас шлюх.
В «Vogue», как и в любом модном ресторане, много
проституток, выдающих себя за честных столичных девушек, и еще больше честных
столичных девушек, почему‑то выдающих себя за проституток. Чем первые
отличаются от вторых, мне совершенно непонятно, засим, для простоты понимания,
я зову эту категорию особей женского пола the telki.
Обшаривая зал глазами, я натыкаюсь на интересную парочку. За
столом развалился толстый под лет пятидесяти, с лысой головой и свиными
глазенками, одетый в очень дорогой костюм, который тем не менее отвратительно
на нем сидит. Одной рукой он сжимает сосисочными пальцами бокал с «Chateau
Margaux» (бутылка предусмотрительно поставлена на стол так, чтобы большая часть
зала могла видеть, что чувак лениво потягивает тысячу гринов), другой он
поглаживает чувиху лет двадцати пяти. Такую блондинистую сучку, в чем‑то прадо‑гуччи‑подобном,
с сумкой «Vuitton» и длинным маникюром. Он мацает ее под столом за коленки,
щиплет за задницу, а она истерично смеется на весь зал и закидывает голову так,
что вставленные в волосы темные очки чуть не падают на пол.
Еще один тупизм, которого я никогда не понимал, эти вечные —
днем и ночью — темные очки в волосах у девок. Причем они ими никогда не
пользуются по назначению, это превратилось в модный аксессуар, на манер того,
как носят в волосах диадемы богатые французские телки. Вероятно, корни этой
моды следует искать в советском времени, когда не было никаких темных очков и,
урвав у фарцовщиков фирменные «глаза», их таскали с собой повсюду, даже в баню.
Этот старпер тем временем продолжает бубнить ей в ухо басом
какой‑то наверняка тупой и сальный анекдотик из застольного арсенала бывших
комсомольских работников. Чувиха сидит с отсутствующим лицом и треплет его по
шее. Старпер просит принести ему счет. Глядя на весь этот вавилонский блуд, я
размышляю о том, что у старпера через десять минут после того, как принесут
счет, начнется нешуточная проблема. Судя по тому, как суетливо он лапал эту
телку, как бегал глазками по залу ресторана, пытаясь понять, какое впечатление
он производит на нее и окружающих, старпер занимается съемом в ресторанах «для
галочки». Есть такая неврубная категория стареющих мужиков с большими бабками,
которые пытаются доказать себе, своим деловым партнерам и друзьям то, что они
«еще кобели». И это в свои‑то годы! И вот сейчас, после навязчивых демонстраций
собственной похоти, мужик повезет ее в гостиницу, они войдут в номер, он
закажет шампанское и… его охватит отчаянный ужас, потому что, кроме как
склонить ее к минету, он уже вряд ли на что‑то способен. И стоял у него
последний раз лет десять назад, когда он, бухой в жопу, внезапно трахнул свою
жену у друзей на даче. Прикол в том, что чувиха, сидящая с ним за столом, все
это понимает, более того, у нее таких стареющих донжуанов по восемь штук на
неделе. И что бы ему сразу обозначить все эти моменты, договориться «до суда» и
иметь пару раз в неделю симпатичную молодую девчонку для выходов в свет?! Нет,
он будет пыжиться от чувства собственной значимости, страдать из‑за собственной
упертости, потеть, беситься, палить бабки и опять иметь голый вассер.
Пока я обо всем этом думаю, мой приятель уже трясет головой,
как китайский болванчик, роняет на себя сигаретный пепел и подходит в своем
повествовании к тому моменту, как мы с ним уже заработали по несколько
миллионов. Он заплетающимся языком несет какой‑то бред про вложения денег,
виллы на каком‑то побережье и недвижимость в Москве. Я похлопываю его по плечу,
говорю в ответ что‑то про жизнь олигархов и поворачиваюсь, чтобы попросить
счет. Удивительно сексуальная пара, за которой я наблюдал, тем временем встает
из за стола. Я встречаюсь глазами со старпером и вижу в них испуг раненой
птицы. Меня охватывает истеричный хохот, я пытаюсь закрыть рот руками, а мужик,
понимая, над чем я угораю, понимает также, что и я знаю, что понят. От этого,
вкупе с 600 граммами виски во лбу, меня сгибает пополам, и я начинаю гоготать
на весь зал. Мужик берет свою чувиху под руку, и они стремительно покидают
заведение. Я, с мыслями о том, что эта ситуация будет еще одним гвоздем в гроб
сегодняшней попытки к сексу у лысого, иду в туалет.
Голова у меня кружится, в глазах пляшет и размножается
унитаз. Одним словом — херово. Я, не в силах стоять, сажусь на унитаз и
закуриваю. К горлу комками подступает тошнота. Я встаю, иду к раковине, минут
десять плещу в лицо ледяной водой. Дверь туалета открывается, и заходит Тимур.
Со словами «я заплатил там, я щааа» он открывает дверь свободной кабинки и
начинает с порога блевать. Ждать этого блюющего «олигарха по амбициям» мне как‑то
не улыбается. Я выхожу из туалета и направляюсь к выходу. На часах половина
первого.
На улице, почувствовав озноб, я поднимаю воротник пиджака,
закуриваю и тупо впяливаюсь в ночь, пытаясь понять, где мне ловить такси (хотя
дураку ясно, что дорога там одна, по Неглинной, и вариантов куда‑то идти нет).
Сзади меня окликают. Я нехотя оборачиваюсь и вижу какую‑то
чувиху. Сконцентрировав органы зрения, я идентифицирую ее как свою бывшую
сокурсницу Оксану Григорьеву. На курсе она была одной из самых эффектных
девчонок, и у нас несколько месяцев длилось что‑то наподобие романа. У нее в
голове всегда были какие‑то нескончаемые (вбитые ей в голову ее матерью, бывшим
партийным боссом) иллюзии о том, как она великолепно должна жить в будущем.
Этакая сплошная dolce vita с перелетами на частных самолетах из Парижа в Милан,
с принцами на белых лимузинах и прочими атрибутами низкобюджетных голливудских
фильмов‑сказок. Затем она вышла замуж, как говорили, не очень удачно, и сейчас,
даже своими мутными от алкоголя мозгами, я понимал, судя по ее внешнему виду,
что она оказалась в третьей серии киноэпопеи «Утраченные иллюзии» производства
киностудии «Это твоя жизнь, беби». Не очень врубаясь, о чем мне с ней говорить,
я пьяно проблеял что‑то вроде «Привет, как дела, ты куда?» и тем самым привел в
действие детонатор бомбы под названием «женщина пьяна и одинока».
Как‑то незаметно для себя я оказался в машине, которая везла
нас к ней. По дороге домой и далее, у нее на кухне, я выслушал подробный отчет
о том, кто из наших сокурсников как устроился в этой жизни, кто стал
миллионером и в одночасье все просрал, от кого ушла жена и кто бросил Ленку из
третьей группы с тремя детьми. Говоря все это, Оксана подсаживается ко мне,
гладит меня по волосам и поправляет бретельку платья. В целом весь этот кадреж
кажется мне каким‑то фальшивым и лажовым. Я сижу чуть менее бухой, чем когда я
выходил из «Vogue Cafe», и догоняюсь «Советским шампанским», которое она
достала из холодильника. Я совершенно четко понимаю, что весь этот флирт с ее
стороны вызван неудачным вечером, отсутствием какого‑нибудь папика, которого
она обычно цепляет по ресторанам, и вот эта ситуация «на безрыбье и рак рыба»
мне как‑то не по кайфу. Я киваю, постоянно курю и думаю, под каким бы предлогом
слинять от нее. Тем временем рассказ о наших сокурсниках подходит к концу. Все
они, как выясняется, оказались по жизни лузерами, алкоголиками и наркоманами, и
то, что они еще не умерли все разом, а продолжают влачить свое жалкое (по
сравнению с ее, Оксанкиной, красивой и наполненной жизнью) состояние — лишь
дело времени.
Оксана начинает пить эту гадость прямо из горла, временами у
нее изо рта вырывается пена, она давится, кашляет и вульгарно ржет, как любая
пьяная баба. Рассказ ее становится все менее связным. Она путается, роняет на
себя и на меня зажженную сигарету, и я думаю, что произойдет быстрее: она
прожжет мой пиджак или наконец сожжет свой мозг алкоголем?
Дальше начинают происходить еще более ужасные вещи. Она идет в ванную,
проводит там минут пятнадцать и возвращается на кухню.
