ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Глава 1

ЛАТЫНЬ ГЕРЦОГА ДЕ ГИЗА

   В понедельник восемнадцатого  августа  1572  года  в  Лувре  был  большой
праздник.
   Обыкновенно темные окна старинного жилища королей были ярко  освещены,  а
близлежащие площади и улицы,  как  правило,  пустынные,  едва  лишь  колокол
церкви Сен-Жермен-Л'Осеруа бил девять часов вечера, теперь  кишели  народом,
хотя была уже полночь.
   Густая, грозная, шумная толпа в темноте напоминала мрачное  взволнованное
море, где каждая волна превращалась в рокочущий вал; это море, хлынувшее  на
улицу Фосе-Сен-Жермен и  улицу  Астрюс,  заливало  набережную,  приливало  к
подножию луврских стен и отливало к  цоколю  Бурбонского  дворца,  стоявшего
напротив.
   Несмотря на то, что это был королевский праздник, а  быть  может,  именно
потому, что это был королевский праздник,  что-то  грозное  чувствовалось  в
народе: он не сомневался, что это  торжество,  на  котором  он  присутствует
только  как  зритель,  -  лишь  пролог  к  другому,  отложенному  на  неделю
торжеству, где он сам будет желанным гостем и повеселится от всей души.
   Двор праздновал свадьбу Маргариты  Валуа,  дочери  короля  Генриха  II  и
сестры короля Карла IX,  с  Генрихом  Бурбоном,  королем  Наваррским.  Утром
кардинал  Бурбон,  по  обряду,  установленному  для  французских   принцесс,
обвенчал жениха и невесту на  помосте,  воздвигнутом  перед  вратами  собора
Парижской Богоматери.
   Этот брак изумил всех, а людей наиболее  дальновидных  заставил  серьезно
задуматься; трудно было понять сближение двух таких ненавистных  Друг  другу
партий, какими были в то время протестантская и  католическая  партии.  Люди
спрашивали себя, как  может  молодой  принц  Конде  простить  брату  короля,
герцогу Анжуйскому, смерть своего отца, которого убил при Жарнаке Монтескью.
Лю-Ди спрашивали себя, как может молодой герцог  де  Гиз  простить  адмиралу
Колиньи смерть своего отца, которого убил  под  Орлеаном  Польтро  де  Мере.
Более того,  Жанна  Наваррская,  мужественная  супруга  безвольного  Антуана
Бурбона, устроившая свадьбу  своего  сына  Генриха  с  дочерью  французского
короля, умерла всего лишь два месяца тому назад, и о  причине  ее  внезапной
смерти ходили странные слухи. Всюду поговаривали шепотом, а кое-где и громко
о том, что ей стала известна какая-то страшная тайна и что Екатерина Медичи,
боявшаяся разоблачения  этой  тайны,  отравила  королеву  Жанну  надушенными
перчатками, которые изготовил некий  флорентиец  Рене,  великий  искусник  в
такого рода делах. Эти слухи распространялись и усиливались  еще  и  потому,
что после смерти великой королевы двум врачам, в  том  числе  и  знаменитому
Амбруазу Паре, приказали, по желанию сына умершей, вскрыть и исследовать  ее
тело, но не мозг. А так как Жанну Наваррскую отравили запахом, то  именно  в
мозгу могли быть обнаружены следы преступления. Мы  говорим  "преступления",
ибо никто не сомневался, что здесь было совершено преступление.
   Но это еще не все: король Карл настойчиво, упорно стремился устроить этот
брак, который должен был не только, восстановить мир  в  королевстве,  но  и
привлечь в Париж всех протестантских вождей. Так как жених был протестант, а
невеста - католичка, необходимо было испросить разрешение на брак у Григория
XIII, занимавшего в то время папский престол. Разрешение задерживалось,  это
сильно беспокоило Жанну  д'Альбре,  и  однажды  в  разговоре  с  Карлом  она
выразила опасение, что разрешение, пожалуй, не придет совсем. Король на  это
ответил так:
   - Не волнуйтесь, дорогая тетушка: вас я уважаю больше, чем папу, а сестру
люблю больше, чем боюсь его. Я не гугенот, но и не глупец, и если папа будет
валять дурака, я сам возьму Марго за руку и  поведу  ее  венчаться  с  вашим
сыном по обряду протестантской церкви.
   Эти слова разнеслись из Лувра по городу,  очень  обрадовали  гугенотов  и
заставили серьезно задуматься католиков, втихомолку спрашивавших друг друга,
предает их король на самом деле или  разыгрывает  комедию,  которая  в  один
прекрасный день или прекрасную ночь обретет неожиданную развязку.
   И уж совершенно непостижимым было отношение Карла IX к адмиралу  Колиньи,
который в течение пяти или шести  лет  вел  с  королем  ожесточенную  войну;
король,  назначивший  пятьдесят  тысяч  экю  золотом  в  награду  за  голову
адмирала, теперь  чуть  не  клялся  его  именем,  называл  его  отцом  и  во
всеуслышание  заявлял,  что  именно   его   назначит   главнокомандующим   в
предстоящей войне; сама Екатерина Медичи, до сих пор направлявшая  действия,
волю чуть ля не желания молодого монарха, встревожилась, и не без причины: в
порыве откровенности Карл IX сказал адмиралу о Фландрской войне:
   - Отец, тут есть еще одно обстоятельство, которое требует, чтобы мы  были
очень осторожны: ведь вы знаете что королева-мать всюду сует свой нос, но об
этом деле она пока ничего не знает, поэтому мы должны все держать  в  тайне,
чтобы королева ни о чем и не подозревала, а то  она  со  своей  сварливостью
испортит наше дело.